Предположим, что этот кто-то, находясь в Голландии, опознал нашего агента. Но теперь кто-то явно предупредил Марата, и тот покинул свою квартиру. Так что происходит? Почему мы все время должны что-то предполагать?
— Список пассажиров самолета я проверил еще раз, прогнал по компьютеру.
Никого обнаружить не удалось. Я сидел над этим списком всю ночь, поднял на ноги всю милицию.
— Мы так и не знаем, кто такой Иван Дмитриевич, — невесело напомнил Самойлов, — в списках пассажиров, по-моему, не было Ивана Дмитриевича.
— Был, — также невесело ответил Юдин, — я все-таки нашел там одного Ивана Дмитриевича. Ему как раз исполнилось два годика. Больше никого с таким именем там не было.
— Черт возьми. Кому же звонил перед смертью Леонтьев? Ты проверял, кто вообще приходил к Леонтьеву за последние два-три месяца перед смертью, — спросил Самойлов, — там ведь строгая пропускная система?
— Я затребовал список. Всех, кто с ним встречался перед его самоубийством.
Сегодня мне его должны были привезти.
— Обрати внимание на совпадения, — предложил Самойлов. — Нужно сличить список пассажиров самолета, вылетавшего в Амстердам, и список посетителей, приходивших к Леонтьеву. Обнаружим совпадения, нужно сразу выяснять, кто это такой. А я все-таки постараюсь разыскать Марата. Куда он мог деться?
Вернувшись в прокуратуру, Юдин сразу взялся за список, предоставленный таможенным комитетом. Среди людей, приходивших к Леонтьеву, встречались очень известные банкиры и предприниматели. Несколько раз приходили журналисты, в том числе и зарубежные. Но по-прежнему ничего конкретного не было.
Вечером позвонил Самойлов. Он был явно не в настроении.
— Ничего в Амстердаме найти не можем, — сообщил он. — Наш представитель работает вместе с сотрудниками посольства, но все получатели грузов «Монотекса» давно сменили свои склады, и вообще там происходят непонятные вещи. Словно кто-то их предупредил и отсюда тоже. Я распорядился, чтобы наши вышли на контакты с представителями голландской полиции. Может, у них есть какие-нибудь факты по фирмам — получателям грузов «Монотекса»? У тебя есть какие-нибудь результаты?
— Сижу над списками. Ни одного совпадения, — признался Виктор, — несколько раз прогонял оба списка через компьютеры. Проверяем даже организации, откуда были те или иные представители, приходившие на прием к Леонтьеву. Ничего нет. С другой стороны, меня прокурор города торопит. Уже два раза звонил. Ты, говорит, нашел убийц сотрудников ФСБ, так чего медлишь, почему не оформляешь дела в суд?
Я же ему не могу рассказать, что занимаюсь изучением дел «Монотекса» и пытаюсь найти кого-то, кто стоял за убийством ваших сотрудников. Крутиков и Проколов только исполнители. Судя по всему, они не знали, кто стоит на самом верху. А Марат был передаточным звеном, связным между ними и заказчиком. Может, мне еще раз поработать с арестованными?
— Они ничего не знают, — с сожалением заметил полковник, — а твой прокурор прав. Убийц мы нашли довольно быстро. В наше время это почти рекорд.
— И то благодаря вашему сотруднику Кошкину, который опознал Крутикова.
— Все равно. Это твоя заслуга, следователь, и ты можешь докладывать, что убийц действительно нашел. Но дело закрывать все-таки рано. Это ты правильно делаешь, что продолжаешь расследование. Нужно все-таки выяснить, кто стоял за ними. Кто так быстро и оперативно приказал убрать Дьякова. И кто такой Иван Дмитриевич. Пришли мне по факсу на всякий случай и список посетителей, ходивших к Леонтьеву. Я над ним тоже посижу, подумаю.
Самойлов не знал, что в этот вечерний час, когда он разговаривает с Юдиным, в камере лефортовской тюрьмы Барон и Казак продолжали свой спор.
Вернее, горячился второй, а первый только односложно отвечал, соглашаясь или не соглашаясь с сокамерником.
— Почему ты думаешь, что мы только руками работаем? — горячился Проколов.
— А мозгов, значит, у нас нет совсем?
— Конечно, нет, — лениво ответил Барон, — такие, как ты со своими товарищами, только стрелять умеете. Ни одного дела чисто не можете сделать. Вот у меня история была в семьдесят девятом. Мы тогда банк взяли без единого выстрела. А вы подъезжаете, даете автоматную очередь. Это не работа, это хулиганство какое-то. Людей убиваете невиновных. И еще масса свидетелей ваши хари запоминает. А я работаю четко, меня никто никогда опознать не может.
— Ну, скажи, скажи, — горячился Проколов, — значит, мы, по-твоему, совсем чурки?
— На серьезное дело вас взять нельзя, — рассудительно сказал Барон. — Пошуметь, пострелять, покричать — это вы мастера.
— Ты что говоришь?! — возмутился Казак. — Мы такие дела делали, до сих пор никто не знает. Знаешь, как мы работали ювелирно. Стреляли мы в контрразведчиков только потому, что другого выхода не было. Нам приказали быстро все сделать, чтобы их машина до Москвы не дошла. Поэтому мы и стреляли, шумели. А если надо, мы и тихо работали.
— Знаю вашу тихую работу, — издевательски засмеялся Барон. — Вам же думать неохота. Пистолет есть, автоматы есть, зачем думать. Остановился, дал очередь и дальше поехал.
— Чего ты из нас дуболомов делаешь! — окончательно разозлился Казак. — Мы, если хочешь знать, такую операцию провели несколько месяцев назад, комар носа не подточит.
Барон продолжал тихо смеяться. Это окончательно вывело из себя его соседа по камере. Не обращая внимания на остальных заключенных, он довольно громко спросил:
— Не веришь, значит?
— Не пыли, — больно толкнул его в бок Барон, — кричать не нужно.